Миф о жалкой участи русской женщины создавался намеренно западными идеологами, был подхвачен нашими либералами. На деле именно на западе женщины подвергалась суровым карам за «грехи», а «забитых» славянок очень охотно брали (и берут) в жены во всем мире. (Прим. КМ)
«В зарубежных исторических трудах сложился устойчивый штамп о жалкой участи женщин в допетровской Руси. Впрочем, над созданием этого штампа немало потрудились и отечественные либеральные авторы. Костомаров сокрушался, что “русская женщина была постоянною невольницею с рождения и до гроба”. Ее держали взаперти, мужья избивали жен плетью, розгами, дубинами. На чем же основываются подобные утверждения? Оказывается, источников не так уж много. Один из них – австрийский дипломат XVI в. Герберштейн. Его миссия в Москву провалилась, и он оставил о нашей стране злые и язвительные воспоминания (даже иезуит Поссевино после посещения России отметил, что Герберштейн многое наврал). Среди прочего негатива он описывал, что русские женщины постоянно сидят под замком, “прядут и сучат нитки”, а больше им ничем заниматься не дозволяют.» Валерий Шамбаров
Валерий Шамбаров — Русские красавицы
Но самым известным документом, на котором строятся доказательства, является «Домострой». Название этой популярной книги XVI века даже стало ругательным, поместилось где-то рядышком с “черносотенством” и “мракобесием”. Хотя в действительности “Домострой” – полная и неплохая энциклопедия хозяйственной жизни. Это было характерно для всей средневековой литературы, книги стоили дорого, и покупатель хотел, чтобы в одной книге было собрано “все” в той или иной области знаний. “Домострой” как раз и представляет собой попытку объединить «все». Как правильно молиться, как содержать дом, как строить отношения между членами семьи, хозяевами и работниками, как принимать гостей, ухаживать за скотом, как заготавливать рыбу, грибы, капусту, как делать квас, мед, пиво, приводятся рецепты сотен блюд. И все это объединяется понятием “дома” как единого организма. Здоровый организм – будет хорошо жить, неладно в доме – дела пойдут наперекосяк.
Но по различным работам – научным, публицистическим, художественным, кочует одна и та же цитата из «Домостроя»: “А увидит муж, что непорядок у жены… и за ослушание… сняв рубашку и плетию вежливенько бити, за руки держа, по вине смотря”. Казалось бы, здесь все ясно! Какое варварство! Жестокость не только допускается, но и предписывается, возводится в обязательную практику! Стоп… Не спешите делать выводы. На самом деле, перед нами один из самых наглых примеров исторической фальсификации. Текст и впрямь выдернут из «Домостроя», но… обратите внимание на многоточия. В них пропущены не отдельные слова. Пропущено несколько абзацев!
Возьмем подлинный текст “Домостроя” и посмотрим, что оборвано первым многоточием: “А увидит муж, что у жены непорядок и у слуг, сумел бы свою жену наставлять да учить полезным советом”. Как вы считаете, в подлиннике и цитате сохранен одинаковый смысл? Или его исковеркали до неузнаваемости? Что касается поучений о порке, то они относятся вообще не к жене: “Но если слову жены или сына или дочери слуга не внемлет, и не делает того, чему муж, отец или мать его учат, то плетью постегать, по вине смотря”. И поясняется, как надо наказывать слуг: “Плетью же наказывая, осторожно бить, и разумно, и больно, и страшно, и здорово, если вина велика. За ослушание же или нерадение, рубашку сняв, плеткой постегать, за руки держа и по вине смотря…”
Я здесь не спорю, правильно это или нет, выпороть слугу, если он, предположим, ворует (может быть, правильнее отправить сразу на виселицу, как делали в Англии?) Хочу лишь отметить, что в отношении жен была внедрена явная подтасовка. Писатели и журналисты, переписывающие друг у друга цитату с многоточиями, могут этого не знать. Но неужели не читали полный текст “Домостроя” историки XIX в. которые и запустили в оборот искалеченную цитату? Не могли не читать. Следовательно, совершили подлог преднамеренно. Кстати, некоторые переводчики допускают еще и дополнительные фальсификации. Например, вместо “снявши рубашку”, как в подлиннике, пишут “задрав рубашку” – чтобы прилепить цитату к женщине, а не мужчине. А читатель не заметит, проглотит! Неужели кто-нибудь станет изучать подлинный текст на церковнославянском языке и сверять с переводом?
Между прочим, истинные отношения между мужьями и женами, или между возлюбленными, принятые на Руси, нетрудно увидеть из других источников. Их сохранилось предостаточно. Послушайте народные песни, почитайте былины. Или «Повесть о св. Петре и Февронии» — она была написана в те же годы, что «Домострой». Где вы там найдете жестокость, грубость, варварство? Конечно, любовь святых покровителей семьи и брака или любовь сказочных, эпических героев, являлась идеалом. Но это был тот самый идеал, к которому стремились и тянулись наши предки.
А русские женщины никогда не были забитыми и робкими. Можно вспомнить хотя бы талантливую правительницу обширного государства св. равноапостольную великую княгиню Ольгу. Можно вспомнить и дочку Ярослава Мудрого Анну, выданную замуж за французского короля Генриха I. Она оказалась во Франции самым образованным человеком, свободно владела несколькими языками. Сохранились документы, где красуется ее аккуратная подпись на латыни, а рядом крест – «подпись» неграмотного мужа. Именно Анна впервые во Франции ввела в обычай светские приемы, начала выезжать с дамами на охоты. До нее француженки просиживали по домам, за пяльцами или пустой болтовней с прислугой.
Русские княжны проявляли себя в роли королев скандинавских стран, Венгрии, Польши. Внучка Владимира Мономаха Добродея-Евпраксия поразила своей ученостью даже Византию – культурнейшую страну той эпохи. Она была великолепным врачом, умела лечить травами, писала медицинские труды. Сохранился ее трактат «Алимма» («Мази»). Для своего времени княжна обладала глубочайшими знаниями. Книга содержит разделы по общей гигиене человека, гигиене брака, беременности, ухода за детьми, по правилам питания, диеты, наружным и внутренним болезням, рекомендации по лечению мазями, приемы массажа. Наверняка Добродея-Евпраксия была не единственной такой специалисткой. На родине у нее имелись наставницы, у наставниц были другие ученицы.
Унижая русских и поливая их клеветой, зарубежные авторы почему-то не обращают внимания на собственное прошлое. Ведь представления о западном галантном отношении к дамам сложились только в XIX в. из художественных романов Дюма, Вальтера Скотта и пр. В реальности «рыцарского» было маловато. Лютер поучал, что “жена обязана неустанно работать на мужа, во всем ему повиноваться”. В популярной книге “О злых женщинах” утверждалось, что “осел, женщина и орех нуждаются в ударах”. Известный германский поэт Реймер фон Цветтен рекомендовал мужчинам “взять дубинку и вытянуть жену по спине, да посильнее, изо всей силы, чтобы она чувствовала своего господина”. А британский писатель Свифт рассуждал, что женский пол – нечто среднее между человеком и обезьяной.
Во Франции, Италии, Германии, даже дворяне откровенно, за деньги, продавали красивых дочерей королям, принцам, аристократам. Подобные сделки считались не позорными, а крайне выгодными. Ведь любовница высокопоставленного лица открывала пути к карьере и обогащению своим родным, ее осыпали подарками. Но могли запросто подарить другому хозяину, перепродать, проиграть в карты, отлупить. Английский король Генрих VIII в приступах плохого настроения так избивал фавориток, что они на несколько недель «выходили из строя». Двоих надоевших жен отправил на плаху. А на простолюдинок нормы галантности вообще не распространялись. С ними обращались, как с предметом для пользования. Кстати, Костомаров, осуждая отечественные обычаи, ссылался на некоего итальянца – который сам забил до смерти русскую женщину, чем и хвастался за границей. Но разве это свидетельство о нравах русских? Скорее, о нравах итальянцев.
На Руси женщина пользовалась гораздо большими свободами, чем принято считать. Закон защищал ее права. Оскорбление женщин наказывалось вдвое большим штрафом, чем оскорбление мужчин. Они полноправно владели движимым и недвижимым имуществом, сами распоряжались собственным приданым. Вдовы управляли хозяйством при несовершеннолетних детях. Если в семье не было сыновей, наследницами выступали дочери. Женщины заключали сделки, судились. Среди них было много грамотных, новгородскими берестяными записками обменивались даже простолюдинки. В Киевской Руси существовали специальные школы для девочек. А в XVII в. небезызвестный протопоп Аввакум гневно обрушивался на некую девку Евдокию, начавшую изучать грамматику и риторику.
Но русские представительницы прекрасного пола умели и владеть оружием. Имеются неоднократные упоминания, как они обороняли стены городов вместе с мужчинами. Участвовали даже в судных поединках. Вообще в таких случаях разрешалось нанимать вместо себя бойца, но Псковская Судная грамота оговаривала: «А жонки с жонкою присужати поле, а наймиту от жонки не быти ни с одну сторону». Если присудили поединок женщине с мужчиной — пожалуйста, выставляй наемника, а если с женщиной — нельзя. Сами облачайтесь в доспехи, выходите конными или пешими, берите мечи, копья, секиры и рубитесь сколько влезет. Очевидно, закон имел и хитрую подоплеку. Повздорят две бабы, заплатят бойцам, и один из них погибнет или покалечится из-за пустяковой ссоры. А сами-то не будут по мелочам рисковать, помирятся.
Ну а теперь давайте попробуем разобраться с «общепризнанными» свидетельствами о домашнем заточении русских женщин. В эпоху Московской Руси 90 % населения составляли крестьяне. Вот и подумайте – могли ли они держать своих жен под замком? А кто будет работать в поле, на огороде, ухаживать за скотиной? С крестьянками данная концепция явно не стыкуется. Может быть, взаперти держали только горожанок? Нет, опять не сходится. Кроме упомянутого Герберштейна воспоминания о нашей стране оставили десятки иностранцев, посещавших ее в разные времена. Они описывают толпы женщин вперемежку с мужчинами на различных праздниках, торжествах, богослужениях. Рассказывают о продавщицах и покупательницах, переполнявших базары. Чех Таннер отмечал: “Любо, в особенности, посмотреть на товары или торговлю стекающихся туда московитянок. Несут ли они полотно, нитки, рубахи или кольца на продажу, столпятся ли там позевать от нечего делать, они поднимают такой крик, что новичок, пожалуй, подумает, не горит ли город”.
Москвички трудились в мастерских, в лавочках, сотни их стирали белье у мостов через Москву-реку. Описывались купания на Водосвятие – множество женщин погружались в проруби вместе с мужчинами, это зрелище всегда привлекало иноземцев. Почти все зарубежные гости, приезжавшие в нашу страну, считали своим долгом описать и русские бани. В Европе их не было, бани считались экзотикой, вот и лезли туда поглазеть на раздетых баб. Взахлеб пересказывали своим читателям, как они, распаренные, выскакивали в снег или в речку. Но… как же быть с затворничеством?
Остается предположить, что в домашнем заточении сидели одни лишь дворянки… Нет. Им просто некогда было прохлаждаться! В те времена дворяне каждый год уезжали на службу. Иногда от весны до поздней осени, иногда отсутствовали несколько лет. А кто же руководил поместьями в их отсутствие? Жены, матери. Подтверждением может послужить, например, “Повесть о Юлиании Осорьиной”, написанная в XVII в. сыном героини. Он рассказывал, как отец служил в Астрахани, а мать вела хозяйство. Придворный врач Коллинз описывал семью стольника Милославского, служившего в Пушкарском приказе. Сообщал, что они жили очень бедно, и дочь Милославского Мария – будущая царица, вынуждена была собирать в лесу грибы и продавала их на базаре.
Что же касается представительниц высшей знати, княгинь и боярынь, они тоже занимались хозяйством своих мужей, вотчинами и промыслами. Не оставались в стороне от политической, духовной жизни. Марфа Борецкая фактически возглавляла правительство Новгорода. Морозова заправляла раскольничьей оппозицией. Но большинство боярынь сами числились на придворной службе. Они заведовали гардеробом царя, занимали важные посты мамок и нянек у государевых детей. А у царицы имелся собственный большой двор. Ей служили боярыни, дворянки, в штате состояли дьяки-делопроизводители, русские и иностранные доктора, учителя детей.
Жены государей ведали дворцовыми селами и волостями, получали доклады управляющих, считали доходы. У них имелись и собственные владения, угодья, промышленные предприятия. Коллинз писал, что при Алексее Михейловиче для его супруги Марии в семи верстах от Москвы были построены мануфактуры по обработки пеньки и льна. Они «находятся в большом порядке, очень обширны и будут доставлять работу всем бедным в государстве». Царицы широко занимались благотворительностью, обладали правом помилования преступников. Нередко они с сами, без мужей, ездили в монастыри и храмы, в паломничества. Их сопровождала свита из 5-6 тыс. знатных дам.
Маржерет и Гюльденстерн отмечали, что при поездке в Троице-Сергиев монастырь за царицей ехало “множество женщин”, и “сидели они на лошадях по-мужски”. О том, что боярыни часто ездили верхом, пишет и Флетчер. Ну-ка попробуйте после комнатного сидячего затворничества прокатиться в седле от Москвы до Сергиева Посада! Что с вами будет? Получается, что знатные дамы где-то тренировались, катались на лошадях. Очевидно, в своих деревнях. А если в период проживания в столице боярские дочери или жены значительную часть времени проводили в собственном дворе, то необходимо учитывать, что представляли собой боярские дворы! Это были целые городки, их население состояло из 3-4 тыс. человек челяди и прислуги. В них раскинулись свои сады, пруды, бани, десятки строений. Согласитесь, времяпровождение в таком дворе отнюдь не равнозначно тоскливому заключению в «тереме».
Однако упоминание Герберштейна, что русские женщины “прядут и сучат нитки”, в какой-то мере близко к истине. Каждая девушка училась рукоделию. Крестьянка или жена ремесленника обшивала семью. Но жены и дочери знати, конечно же, корпели не над посконными портами и рубахами. До нас дошли некоторые образцы их работы – великолепные вышивки. В основном, их делали для церкви. Пелены, плащаницы, покровцы, воздуха, знамена, даже целые вышитые иконостасы. Так что же мы видим? Женщины занимаются сложными хозяйственными вопросами, в свободное время создают произведения высочайшего искусства – и это называется закрепощением?
Некоторые ограничения действительно существовали. На Руси не были приняты балы и пиры с участием женщин. Хозяин в виде особой чести мог представить гостям супругу. Она выйдет, по рюмочке им поднесет и удалится. На праздниках, на свадьбах, женщины собирались в отдельной комнате – мужчины в другой. «Домострой» вообще не рекомендовал для «прекрасной половины» хмельные напитки. Но иностранцы, которым довелось близко общаться с русскими дамами, восхищались их воспитанием и манерами.
Немец Айрман описывал, что они появляются перед гостями «с очень серьезными лицами, но не недовольными или кислыми, а соединенными с приветливостью; и никогда не увидишь такую даму хохочущей, а еще менее с теми жеманными и смехотворными ужимками, какими женщины наших стран стараются проявить свою светскую приятность. Они не изменяют своего выражения лица то ли дерганьем головы, то ли закусывая губы или закатывая глаза, как это делают немецкие женщины. Они не носятся точно блуждающие огоньки, но постоянно сохраняют степенность, и если хотят кого приветствовать или поблагодарить, то при этом выпрямляются изящным образом и медленно прикладывают правую руку на левую грудь к сердцу и сейчас же серьезно и медленно опускают ее, так что обе руки свисают по обе стороны тела и так же церемонно возвращаются к прежнему положению. В итоге они производят впечатление благородных личностей”.
Наши далекие пра-пра-бабушки любили и умели принарядиться. Шились удобные и красивые сарафаны, летники, шубки, шапочки с меховой опушкой. Все это украшалось затейливыми узорами, праздничные костюмы – жемчугом, бисером. Модницы щеголяли башмачками на очень высоких каблуках, перенимали у татарок обычай красить ногти – кстати, то и другое на Западе было в новинку, описывалось как диковинки. Русские ювелиры изготовляли изумительные серьги, браслеты, ожерелья. Айрман отмечал: «Они по своему обычаю сверх меры украшают себя жемчугом и драгоценностями, которые у них постоянно свисают с ушей на золотых кольцах, также и на пальцах носят драгоценные перстни». Девушки делали сложные изысканные прически – даже в косы вплетали жемчуг и золотые нити, украшали их шелковыми кисточками.
Да и нравы в общем-то были достаточно свободными. Как и во все времена, женщины тянулись к радости и веселью. Любили поплясать, покачаться на качелях. Девушки собирались с парнями за околицей покружиться в хороводах, попеть задорные частушки, порезвиться в молодых играх, зимой – покататься на коньках, на санках с горы. На каждый праздник существовали свои обычаи. На Успение – «дожинки», на Рождество – колядки, на Масленицу – блины, штурмы снежных крепостей, а женихи с невестами и молодые супруги лихо мчались на тройках. Как и во все времена, людям хотелось семейного счастья. В Устюге в 1630 г. объявили набор 150 девушек, желающих поехать в Сибирь «на замужество» — там не хватало жен казакам и стрельцам. Нужное количество набралось мгновенно, покатили через всю Россию!
Впрочем, русские бабы были не чужды и обычных женских слабостей, как же без этого? Допустим, при очередном пожаре в Москве начали выяснять причину – оказалось, что вдовушка Ульяна Иванова оставила непогашенной печку, вышла на минутку к соседу, дьячку Тимофею Голосову, да и засиделась, заболталась в гостях. Чесала языком, пока не закричали, что ее дом полыхает. Наверное, такая вдовушка могла жить в любой стране и в любую эпоху.
Олеарий описывает случай в Астрахани. Немцы здесь тоже надумали посмотреть на русских купальщиц, пошли гулять к баням. Четыре девицы выскочили из парной и плескались в Волге. Немецкий солдат вздумал окунуться с ними. Они принялись в шутку брызгаться, но одна зашла слишком глубоко, стала тонуть. Подруги воззвали к солдату, он вытащил молодку. Все четверо облепили немца, осыпая поцелуями благодарности. Что-то не слишком похоже на «закрепощенность». Очевидно, сами же девушки разыграли «несчастный случай», чтобы поближе познакомиться.
Посол Фоскарино похвалялся, как несколько московских бабенок очутились в объятиях итальянцев – из любопытства, захотели сравнить их с соотечественниками. Олеарий и Таннер упоминали, что в Москве были и девицы легкого поведения. Они околачивались возле Лобного места под видом продавщиц холста, но обозначали себя, держа в губах колечко с бирюзой. Очень удобно – если появится наряд стрельцов, спрятать колечко во рту. Хотя до повального распутства, как во Франции или Италии, дело не доходило. Причем ситуация получалась во многом парадоксальной. В большинстве стран Европы сохранялись средневековые драконовские законы, за блуд полагалась смертная казнь. Но об этих законах никто не вспоминал, разврат процветал открыто. В России таких законов не было. Вопросами нравственности занималась только Церковь. Но моральные устои оставались куда более прочными, чем на Западе.
Конечно, не в каждой семье воцарялись «совет да любовь». Иногда случались супружеские измены – это был грех, и духовники назначали покаяние, епитимью. Но если муж обижал супругу, она тоже могла найти защиту в церкви – священник разберется, вразумит главу семьи. В подобных случаях вмешивался и «мир» — деревенская, слободская, ремесленная община. А общины на Руси были крепкими, могли обратиться к властям, воеводам, к самому царю. До нас дошла, например, общественная жалоба на посадского Короба, который “пьет и бражничает безобразно, в зернь и в карты играет, жену свою бьет и мучит не по закону…” Община просила унять хулигана или вообще выселить вон.
Да и сами русские женщины были отнюдь не беззащитными тепличными созданиями, умели постоять за себя. В народной “Притче о старом муже и молодой девице” (XVII в.) богатый вельможа сватает красавицу вопреки ее желанию – принуждает к браку родителей. Но девица заранее перечисляет арсенал средств, которыми будет его изводить – от угощения сухими корками и недоваренными мослами до побоев “по берещеной роже, неколотой потылице, жаравной шее, лещевым скорыням, щучьим зубам”. Действительно, бывало и так, что не жена страдала от мужа, а мужу доставалось от жены. Так, дворянин Никифор Скорятин дважды обращался к самому царю Алексею Михайловичу! Жаловался, что жена Пелагея била его, драла за бороду и угрожала топором. Просил защитить или дозволить развестись.
Конечно, я привожу этот пример не в качестве положительного и не в качестве оправдания склочных баб. Но он тоже подтверждает, насколько же несостоятелен «общепризнанный» стереотип о забитых и несчастных русских женщинах, всю жизнь сидевших за запертыми дверями и стонавших от побоев.
Henri Frédéric Amiel о русских женщинах
The women of Russia, for instance, like the lakes and rivers of their native country, seem to be subject to sudden and prolonged fits of torpor. In their movement, undulating and caressing like that of water, there is always a threat of unforeseen frost. The high latitude, the difficulty of life, the inflexibility of their autocratic régime, the heavy and mournful sky, the inexorable climate, all these harsh fatalities have left their mark upon the Muscovite race. A certain somber obstinacy, a kind of primitive ferocity, a foundation of savage harshness which, under the influence of circumstances, might become implacable and pitiless; a cold strength, an indomitable power of resolution which would rather wreck the whole world than yield, the indestructible instinct of the barbarian tribe, perceptible in the half-civilized nation, all these traits are visible to an attentive eye, even in the harmless extravagances and caprices of a young woman of this powerful race. Even in their badinage they betray something of that fierce and rigid nationality which burns its own towns and (as Napoleon said) keeps battalions of dead soldiers on their feet.
Донбасское подполье в годы Великой Отечественной
«Так случилось, что вскоре после прихода немцев подпольный райком партии, который должен был организовать сопротивление, оказался разоблаченным — то ли в результате предательства, то ли неумелой конспирации. А после того, как гитлеровцы демонстративно повесили на балконе клуба группу железнодорожников, отказавшихся вести к фронту их военные эшелоны, город и вовсе затих. Впрочем, как оказалось, тишина эта была обманчивой.
И в самом Красноармейске, и в соседнем Новоэкономическом, в шахтерских поселках и селах осталось много молодежи, столкнувшейся с «новым порядком».
— В числе первых сплотила вокруг себя бывших воспитанников учительница Юлия Демьяновна Попова, — рассказывала мне бывший директор школы Лидия Галина, много лет отдавшая изучению красноармейского подполья. — Жена погибшего в начале войны офицера Антона Кравцова осталась с малолетней дочерью и не хотела мириться с тем, что творилось вокруг. Ее небольшая квартира по ул.Горького, 11 находилась в центре города и вскоре стала явочной.
Илларион Мозговой, работавший в сельхозкомендатуре, стал ее первым помощником, с ним в группу пришли его жена Марфа и сестра Матрена, вскоре примкнули Артем Осипов (Аветик Осипян) с женой Варварой, Дина Кокк и другие юноши и девушки. Тем временем создал группу из десяти комсомольцев Вася Касьян. С ним были Николай Удальцов, Саша Роев, Лева Воробьевский, две Тани — Ненич и Корниенко, красавица Искра Макаренко, еще несколько парней и девушек. Железнодорожница Мария Бардунова сплотила вокруг себя девушек и женщин, с которыми вместе трудилась на железной дороге.
Дина КОКК (вверху в центре с шляпой в руках) с коллегами-учителями СШ №4.
Начинали с малого. Искра Макаренко была дочерью харьковского областного прокурора, репрессированного и расстрелянного в 1938-м, неплохо владела немецким, поэтому вызывала доверие у фашистов и руководителя биржи труда фон Беккера, где она работала переводчицей. Ей удалось внедрить туда паспортистками еще двух девушек, Корниенко и Ненич. Поначалу они тайком прослушивали радиоприемник, записывали сообщения из Москвы о положении на фронтах. Иногда Искра размножала листовки на печатной машинке, чаще писали от руки в ученической тетрадке и потом ночью расклеивали по городу.
Подпольщица Искра МАКАРЕНКО. 1941 год.
Вокруг города в концлагерях томились тысячи советских военнопленных, для них собирали одежду и обувь, ее шили и перешивали у Мозговых. Илларион Семенович доставал продукты и все это передавали туда, за колючую проволоку. Потом стали организовывать побеги, раненых под видом местных жителей устраивали в больницу, обеспечивали их поддельными документами и отправляли к линии фронта. Лева Воробьевский, работавший слесарем в шахтной мастерской, за усердие был замечен шефом шахты Клеккером — тот сделал его своим переводчиком. Знал бы немец, чем занимается ночью его симпатичный молодой подопечный! А он резал телефонные и телеграфные провода, похищал у фашистов оружие, а на шахте динамит и передавал их Тане Корниенко и Николаю Удальцову, расклеивал листовки. Вася Касьян нередко переодевался в немецкую форму, чтобы раздобыть оружие, помогал ему другой Николай, Руденко, здоровый, крепкий парень, он работал на хлебозаводе и ухитрялся вложить в тесто антифашистские листовки.
Раньше я как-то не задумывался, почему, скажем, из Красноармейского района за все годы оккупации на принудительные работы в Германию было угнано 734 человека, а из Марьинского, где и населения-то намного меньше — 1916, из Мангушского — 1585?
Оказывается, девушки, работавшие на бирже труда, узнавали от немцев о готовящихся облавах на молодежь и предупреждали о них юношей и девушек, помогали им избежать фашистской неволи. В Новоэкономическом этим занималась сотрудница горуправы Магда Попова с подругами.
Мне посчастливилось общаться с чудом выжившей после гестаповских застенков руководителем подпольной молодежной группы в этом городе учительницей Валентиной Иосифовной Чумак. В нее входили учителя и их ученики, медработники, шахтеры, служащие, домохозяйки. Собирались на квартире у медсестры Раи Тарасовой — Мария Шевченко, Виктор Капустин, Павел Андрюшак, Лида Переяславская, Таня Сараева, Дуся Мещерякова. Писали листовки, распространяли сводки Совинформбюро, читали советские газеты, которые приносила Надя Дарко. А еще провернули одну удачную операцию. Вот как об этом вспоминала В.И.Чумак:
— Однажды комендант приказал переводчикам провести перепись населения, чтобы выявить трудоспособных. Девушки внесли в списки одних инвалидов — хромых, слепых, глухих, а также хронически больных людей. Из-за этого был крупный скандал. Комендант требовал рабочих, а бургомистр показывал ему эти списки и говорил, что трудоспособных в городе нет.
Особенно активизировались подпольщики после февраля 1943-го. Когда Красноармейск освободили кантемировцы, многие молодые патриоты с оружием в руках помогали им защищать город. Саша Роев был ранен в плечо, из-за этого не ушел с ними, получили ранения два Николая — Коняхин и Удальцов. Подлечившись, они помогали оставшимся в городе раненым бойцам и командирам. Впоследствии бывший танкист С.Гордиенко писал:
— Дина Кокк спасла меня и моего друга Володю Квашу — обеспечила документами и помогла уйти из концлагеря, дала деньги на дорогу.
Кстати, спасла она не только этих бойцов, но и многих других. Используя служебное положение, учительница изготовляла фиктивные пропуска и паспорта, подделывала штампы и печати, доставала гражданскую одежду. Потом в тюрьме следователи-палачи жестоко избивали ее, наматывали на руку роскошную косу и колотили головой о стену.
Более 50 паспортов и свыше двухсот пропусков и удостоверений похитили на бирже труда И.Макаренко, Т.Корниенко и Т.Ненич. Пользуясь этими документами, военнослужащие легализовались, избегали угона в Германию и сами вступали на путь сопротивления оккупантам. Артем Осипов работал шофером сельхозкомендатуры, возил немцам продукты и мог беспрепятственно ездить не только по району, но и ближе к линии фронта. Пользуясь этим, он подвозил туда бежавших от фашистов окруженцев, передавал им оружие. Это он тайком вместе с Женей Шитиковой доставили из Красноармейска в Новоэкономическую больницу раненых старшего лейтенанта Якова Зеленого и лейтенанта Михаила Шкарупу, других кантемировцев.
Гитлеровцы искали подпольщиков, повсюду внедряли стукачей и провокаторов. Молодых патриотов выдала некая З., впоследствии бежавшая на Запад с мужем-предателем. И в середине мая 1943-го начались повальные аресты.
Фашисты вместе со своими приспешниками-полицаями по-садистски издевались над заключенными. Особенно зверствовал на допросах начальник уголовного розыска СД Скубленко, жестоко избивавший И.Макаренко, Д.Кокк, других юных подпольщиков. Ю.Поповой выбили глаз и сломали ключицу. На расстрел их повезли за город на рассвете, когда на востоке занимался прекрасный летний день…
А до освобождения города оставалось ровно два с половиной месяца.
Их торжественно перезахоронили с воинскими почестями в центре города рядом с погибшими танкистами-кантемировцами, и сейчас благодарные земляки приносят на могилу патриотов цветы. Что касается палачей и предателей, то они не ушли от заслуженного возмездия. Одних судил и приговорил к смертной казни трибунал еще в годы войны, а Скубленко разыскали уже в 1965-м, он тоже за свои злодеяния получил «вышку».
Потом, когда родственники будут забирать из противотанкового рва тела погибших, люди поразятся изуверским пыткам, которым подвергались их близкие: вырванные волосы и ногти, разбитые головы, сломанные конечности, простреленные тела — в сплошных ранах и кровоподтеках. Как вспоминает Дина Холодова, ее старший брат Коля Удальцов и Вася Касьян, два неразлучных друга, лежали рядом, взявшись за руки, словно не хотели расставаться никогда.»
