«Только в Токио насчитывается 10 тыс. человек, живущих в клетушках размером 1 на 2 метра в интернет-кафе. Там они ночуют, едят, смотрят комиксы и фильмы, сидят в интернете. Это растущая в Японии прослойка «бедных белых воротничков», не имеющих денег на съём даже комнаты. Стагнация в экономике Японии и высокие цены на недвижимость расширяют класс т.н. «работающих бедняков». Пригороды крупных городов полны пожилых «синих воротничков», ютящихся там в хибарах и живущих подённой работой. К примеру, только в Аирин, пригороде Осаки живёт 30 тыс. обездоленных стариков. Городок фактически заброшен, полиция предпочитает не соваться туда, а всем заправляет мафия «якудза».»
Как живут японские «интернет-беженцы»
«В последние годы значительное число офисных служащих и творческих работников попадают в разряд «работающих бедных». Отдавать до 60-70% заработка за съём жилья способны немногие (альтернатива – жить в пригороде, в 1,5-2 часах в один конец до работы, в этом случае можно обойтись расходами на жильё в 40% заработка, т.е. около 1,5-2 тыс. долларов в месяц).
Рынок и здесь всё расставил по местам. В крупных японских городах появилось такое экзотическое предложение на «рынке жилья», как клетушки в интернет-кафе. Их хозяева начали разбивать помещения на «комнаты» размером 1 на 2 метра, со стенами из пластика. Одна ночь в такой клети стоит около 25 долларов, но можно заплатить сразу за неделю вперёд, и тогда её съём за этот срок обойдётся в 150 долларов (в месяц – 600-650 долларов). Правда, в эту стоимость входят такие услуги, как бесплатное пользование компьютером с подключением к сети, дисками с фильмами, комиксами и неограниченным количеством прохладительных напитков (типа «Колы»). Душ один на этаже – на 25-30 клетушек, помыться в нём дополнительно стоит 3 доллара, и ради экономии большинство обитателей такой ночлежки обычно принимают водные процедуры раз в неделю.
Этот сегмент «рынка жилья» самый быстрорастущий в Японии. К примеру, сейчас в Токио насчитывается около 10 тыс. обитателей интернет-кафе, а 3 года назад их было 5,4 тыс. Их жители получили название «интернет-беженцы», и многие из них живут в таких условиях уже более 5 лет без перспективы когда-либо переселиться в человеческое жильё.»
Добровольные современные отшельники
«Явление затворничества принимает в Японии катастрофические масштабы. Миллионы детей и подростков, преимущественно мальчики, на долгие годы удаляются от мира.
«Выпавшие из общества» или по-японски «хикикомори». Им не нужна религиозная подоплёка и красивая пещера на вершине горы. Просто в один день человек вдруг закрывает дверь своей комнаты, рот, уши и телефон. Не приходит в школу, институт или на работу. Не отвечает ни на какие вопросы. Не выходит из комнаты. Это происходит годами, и всё это время никто не знает, что с человеком происходит и почему. В конце 90-х новое слово хикикомори запестрело на заголовках японских газет. Японский психотерапевт Тамаки Сайто (Tamaki Saito), который первым придумал этот термин, утверждал, что потерянное для общества поколение состоит из более чем миллиона человек. 20 процентов подростков мужского пола или 1 процент всего японского общества.
Причины явления хикикомори прежде всего социальные. В последние несколько десятков лет молодые люди становятся все более не способны выполнять требования, которые предъявляет им современное общество. Они не способны сформировать или различить свои «татэмаэ» («социальную роль», «маску», «фасад» – к этому у японского общества очень и очень высокие требования) и «хоннэ» («настоящее Я», «настоящую личность», «себя самого»). Средний класс в постиндустриальном обществе Японии достиг такого уровня жизни, что родители могут себе позволить содержать детей до вполне почтенного возраста. В бедных японских семьях хикикомори не встречаются, т.к. дети рано сталкиваются с проблемой «как заработать себе на жизнь» и вынуждены «идти в люди», чтобы работать, даже с серьезными проблемами с общением. Наконец, последние лет десять были для Японии временем относительного экономического застоя и нестабильности на рынке труда. На хорошую работу стало труднее попасть, что предъявляет повышенные требования к школьникам и студентам университетов – стало сложнее учиться, а гарантий, что ты будешь работать (так же как и твои родители) в какой-нибудь гигантской транснациональной корпорации, стало меньше, чем лет 15-20 назад. Молодые люди понимают, что система их отцов и дедушек уже не работает, поэтому, не видя ясной цели в жизни, они становятся хикикомори.
«Не потерять лицо» — один из самых известных лейтмотивов в поведении японцев. Принципы «не выносить сор из избы», «не выделяться», «не выставлять напоказ» считаются важными добродетелями. Именно из-за этого японцы значительно реже, чем жители других демократических развитых стран, подают иски в гражданские суды, а многие женщины даже не решаются обращаться в полицию — например, при изнасилованиях. Семьи регулярно скрывают от общества наличие болезней или семейных проблем, и даже школы и прочие общественные организации чаще пытаются скрыть проблему внутри себя, чем выставить её на обозрение общества. Семьи с хикикомори чувствуют себя особенно неуверенно, крайне опасаясь, что привлечение внимания общества к их проблеме может навести как позор на семью, так и усугубить под влиянием нездорового внимания посторонних социальные проблемы больного. Те немногие семьи с хикикомори, которые соглашаются говорить с прессой, чаще всего делают это только через много лет после начала болезни, когда отчаявшиеся на решение проблемы самой по себе родственники начинают искать помощи у других. Если же хикикомори живёт один, то, по очевидной причине, о его болезни общество может не узнать никогда.
Большинство получивших огласку случаев касались подростков, живущих с родителями. Так, несколько лет назад в Токио семнадцатилетний юноша вошёл на кухню, вернувшись из школы, закрыл за собой дверь и замолчал. Когда история попала в прессу, мальчик прожил на кухне уже четыре года. Раз в полгода он выходил помыться, три раза в день мать, Ёсико, просовывала ему еду. Бытовые проблемы родители решили просто — пристроили к дому ещё одну кухню, чтобы было где готовить еду. В самых легких случаях человек уходит в добровольное заточение на полгода-год, иногда решаясь даже выйти на улицу, чтобы купить еды в магазине самообслуживания или даже сохраняя рудименты социального общения через Интернет или компьютерные игры. Среди самых тяжелых — история юного школьника из Кансая, отгородившегося от родителей и прожившего без общения с людьми более пяти лет.
Японская культура накладывает особенный пресс именно на мальчиков: родители, школа, работа, институт и общество ожидают от них максимального уровня успехов, готовности состязаться и не прекращать индивидуального прогресса. Таким образом, хикикомори — гораздо чаще мужчина, чем женщина, основное общественное требование к которой сводится к удачному замужеству; больше от нее никакой социальной активности не ожидается. Идеалами в женском поведении считаются вера, терпимость, прощение, мягкость. Нельзя не отметить и особые отношениями между матерью и сыном, характерными для японского общества (воспитанием ребенка в Японии занимается по большей части мать, поэтому отец перекладывает на нее проблему хикикомори), – взаимной эмоциональной зависимостью, которую в Японии называют «амаэ» (amae). Этот негласный договор между родителями и ребенком (о том, чтобы родители не предпринимали попыток изменить жизнь хикикомори и вели себя по отношению к нему как можно более пассивно) называют «странным миром» (strange peace).
Японский психолог Такео Дои объясняет феномен амаэ как уникальное явление японской культуры. Амаэ – это существительное, образованное от непереходного глагола «амаэру» (amaeru), которое Дои переводит как «зависеть от благосклонности (доброжелательности, расположенности) другого человека и злоупотреблять ею». Это выражается в «беспомощности и желании быть любимым». Амаэру можно также определить как «потребность в зависимости». Словарь дает перевод амаэру как «полагаться на (добрую) волю другого», «зависеть от настроения другого», «вести себя как капризный (плохо воспитанный, испорченный) ребенок», «быть кокетливым», «уговаривать, задабривать», «играть на чувствах, манипулировать» и т.д. Дои указывает на то, что амаэ характерно не только и столько для отношений между матерью и ребенком (это, скорее, «психологический прототип», модель амаэ), но и для отношений между братом и сестрой, боссом и подчиненным, друзьями, мужем, который приходит домой пьяным, и женой, которая раздевает его, укладывает его в постель и т.д., – «амаэ пронизывает жизнь всех японцев». Амаэ подразумевает незрелость, но также входит и в романтические, любовные отношения японцев, в которых они поощряют невинность, наивность, беспомощность, преданность.
Часто хикикомори злятся на себя за свою неполноценность и за то, что не могут преодолеть свою проблему, предпринимают аутоагрессивные действия (наносят себе раны, пытаются покончить с собой), испытывают гнев, проявляют враждебность к своим родителям, вплоть до насильственных действий, особенно когда те требуют от них выйти из своих комнат, «заняться чем-нибудь». Однако в последние годы проблема насилия со стороны хикикомори обострилась.
Другим важным фактором называют школьную систему в Японии. Современная японская система образования — одна из лучших в мире, именно она позволила создать в Японии богатое и развитое общество в такой короткий срок, однако одновременно она всегда была известна своей излишней жестокостью и завышенными требованиями к ученикам. Им приходится проводить в школе много больше времени, чем их сверстникам в других странах, их ждут проходные экзамены на каждом этапе обучения, они постоянно с кем-нибудь соревнуются, и им приходится механически запоминать огромные объёмы информации, не задавая вопросов. Эти особенности японской школы отражают ценности ещё конфуцианского периода, и из-за них образовательный процесс превратился здесь в то, что сами японцы называют «школьным адом».
Однако родители, уже прошедшие через этот ад, не склонны предъявлять своим детям менее жесткие требования. Подобный же эффект наблюдается, например, и в России, где отцы часто добровольно поддерживают существующую форму обязательной воинской повинности, которая по сути представляет собой разновидность временного рабства, только потому, что, пройдя через него, не видят причин, почему «молодым» должно быть «легче». Сравнение японского образования с армией совсем не случайно. Современная система, созданная в предвоенные годы, была призвана готовить, прежде всего, эффективных солдат. До сих пор японская школьная форма — чёрные пиджаки у мальчиков и матроски у девочек — является всего лишь копией британской военно-морской формы начала XIX века.
Японская пресса обычно называет хикикомори исключительно японским явлением, и общественное мнение обычно связывает возникновение болезни именно с японскими психологическими особенностями, такими как безответная любовная связь матери с сыном («амае»), конфликтом «хоннэ» (внутренней правды) и «татэмаэ» (общественным лицом), и с «tokokyohi» — отказом от посещения школы у учеников, затравленных другими учениками или не выдержавших стрессов обучения. Но так ли уникальны подобные ситуации?
Конечно, хорошо известно, что именно японский язык рождает самые замысловатые термины для любого поведенческого явления, но если копнуть глубже красивых японских названий, часто оказывается, что сами явления не так уж необычны. Самозабвенную любовь матери к сыну можно наблюдать и в любой здоровой российской семье, а дедовщина и притеснение слабых, к огромному сожалению, регулярно встречаются и в российской армии, и в российской школе. Японская статистика показывает, что случаи хикикомори встречаются только в семьях с довольно высоким достатком, в то время как большинство более бедных семей просто не могут себе позволить иметь неработающего и не учащегося бездельника-затворника. Точно так же в экономически менее развитой России случаи добровольного ухода из социума случаются, по-видимому, реже чем в более богатых и развитых западноевропейских странах. А в бедных семьях отказ детей вписываться в имеющуюся социальную действительность чаще принимает традиционную форму побега из дома, чем затворничества.
Таким образом, утверждение об исключительно японском характере хикикомори является скорее всего формой «нихондзинрон» — ещё одного японского термина, обозначающего теории о японцах. Как и националистические теории в Европе с XVIII по начало XX века, когда серьезные ученые, политические и религиозные деятели могли вполне серьёзно, открыто и без стеснения обсуждать вопрос, например, о том, являются ли жители тихоокеанских островов людьми, или это все-таки животные, произошли ли они от того же вида обезьян, что и мы, или нет, подлежат ли они уничтожению, или их надо приобщать к цивилизации и христианству, так и в Японии начиная с XIX века и по сей день пишутся серьёзные работы по «нихондзинрон» — теориям уникальности японской расы.
Пройдя через время захвата колоний и националистических войн, в наученной горьким опытом Европе такие теории исключены из научного дискурса, однако в не имеющей аналогичного опыта Японии подобное до сих пор вполне принято. Более того, даже европейские учёные, журналисты и политики, воспринимая японцев как «возможных жертв» старой европейской националистической политики, склонны не только прощать «нихондзирон», но и становится его активными сторонниками. Когда телепрограмма про «японское явление» хикикомори была показана по национальному телевиденью в Великобритании в 2002 году, сотрудники программы получили множество звонков и писем от зрителей, рассказывающих о подобных случаях и в их городах. Многие звонили и писали именно потому, что были недовольны утверждениями, будто с такой проблемой сталкиваются только японцы.
Независимо от вопроса происхождения и причин социальных корней явления, вопрос о лечении «хикикомори» стоит остро в Японии. Боязнь любого ненормального поведения рождает в японском обществе «социальную стигму», и пресса часто связывает с хикикомори опасность для общества в целом. В 2000-м семнадцатилетний юноша, принудительно помещенный в психическую лечебницу с диагнозом хикикомори по жалобе матери, захватил автобус и убил одного пассажира. И хотя психотерапевты утверждают, что хикикомори вовсе не опасны — они не только не агрессивны к обществу, но и вообще его боятся и избегают всяких с ним контактов, и что случай юноши, захватившего автобус, является уникальным, что причины его в желании отомстить предательнице-матери, — популярная пресса в Японии всё чаще и чаще связывает любые преступления, совершенные явно психически больными людьми, с хикикомори.
Боязнь хикикомори в обществе становится социальным явлением, из-за которого значительно ухудшается положение с медицинской помощью таким больным. Напуганные родители хикикомори бояться известности и долго не ищут профессиональной помощи, надеясь, что больной сын через некоторое время выздоровеет сам. Кроме того, многие считают, что лучше иметь ребёнка под присмотром, чем в бегах.
Да и сами психотерапевты нередко утверждают, что лучшая тактика в лечении болезни — это дожидаться, когда ребёнок выйдет из патологического состояния сам. Они также пытаются постепенно вводить в жизнь затворника рудименты социального общения — такие, как общение в Интернете, компьютерные игры или хотя бы просмотр телевизионных передач.»
Японские домохозяйки
«Солнцезащитные очки и маска говорят о многом – она предпочитает быть невидимой, но всё же хочет общаться. Она годами ни с кем не разговаривала, кроме мужа и сына, которые понятия не имеют о её душевном состоянии.
Журналист Масаки Икэгами узнал об этой женщине в ходе своего исследования, посвящённого «хикикомори» – людям, отказавшимся от социальной жизни. Это огромная проблема, затрагивающая от 700 тысяч до 2,5 миллионов людей, в зависимости от того, как определять это состояние и какие границы очерчивать. Однако даже последняя цифра может быть преуменьшением.
Дело в том, что хикикомори обычно представляют живущими в одиночестве. Но вышеуказанная женщина (назовём её «госпожа А») является «хикикомори-домохозяйкой». Подобное может показаться парадоксальным, но такие расстройства действительно существуют, полагает Икэгами. Правда, они не столь заметны, поэтому статистика обычно пропускает их.
Г-же А 51 год, живёт она в одном из спальных районов Токио. По описанию Икэгами, она почти никогда не выходит из дома: общается и делает покупки в Интернете. Её остальные контакты ограничиваются мужем, служащим некой компании, и школьником-сыном. К определённому времени она готовит еду и делает минимальную уборку. Видимость нормальной жизни полностью сохраняется, и семья, очевидно, совершенно не подозревает, какой страх вселяет в неё внешний мир. Либо она очень хорошая актриса, либо её муж и сын слишком увлечены собой, ведь продолжается это уже на протяжении 15 лет.
Пятнадцать лет назад она работала. Как объясняет Икэгами, среди женщин-хикикомори много жертв сексуального насилия или притеснений со стороны руководства, как в случае г-жи А. Её босс был тираном. Она гордилась тем, что была «единственной, кто мог противостоять ему». Но её сопротивление слабело и, наконец, дало брешь. Мир оказался слишком несправедливым, чтобы справиться с этим, и г-жа А отвернулась от него.
Сколько таких, как она? Как утверждает Икэгами, достоверных данных нет, вопрос ещё не попал в поле зрения исследователей. Но поиск через Интернет открыл ему многочисленные случаи–вот, например, 34-летняя «госпожа Б» из Кинки. В отличие от первой героини, у неё проблемы с общением возникли в более раннем возрасте. В средней школе все её друзья, казалось, были крайне небрежны – только она училась по-настоящему. Она поступила в небольшой местный колледж, но бросила его. Работа на неполный день блестящих перспектив не сулила, и она сочла за лучшее выйти замуж, без особого энтузиазма связав свою жизнь с одним из коллег.
Переезд в незнакомый город, куда был переведен муж, довершил её изоляцию. Она редко выходит из дома, весь день ничего не делает и страдает от хронического истощения. Муж предлагает помощь по хозяйству, но на самом деле мало что делает. «Он славный парень», – говорит она. – «Но это не тот человек, чтобы воспринимать женщину всерьёз».
«Масса мужчин ведёт жизнь тихого отчаяния»,–отметил американский писатель Генри Торо 150 с лишним лет назад. Разумеется, Торо не задумывался о японках XXI века, хотя к ним его слова тоже вполне применимы.»
Кароси — смерть от переработки в Японии
«Японцы неспроста считаются очень трудолюбивой нацией: жители Страны восходящего солнца практически живут на рабочих местах. Такое перенапряжение сил не лучшим образом сказывается на здоровье граждан: они нередко умирают и совершают самоубийства прямо в офисе. Это происходит так часто, что уже перестало кого-либо удивлять. «Лента.ру» рассказывает, почему в Японии гибнут на службе и как относятся к этому в обществе.
Рождество. Улицы украшены гирляндами, люди с подарками спешат по домам, в атмосфере ощущается праздник. 24-летняя японка Мацури Такахаси летит мимо окон рабочего общежития. Жить ей остается всего несколько секунд. Казалось, ничто не предвещало беды, и только в соцсетях девушки проскакивали сообщения: «Я умру, я так устала». Такахаси работала в крупнейшей рекламной компании страны Dentsu. После смерти девушки в 2015 году выяснилось, что ее сверхурочные за месяц превысили 100 часов.
Статистика суицидов в Японии беспощадна: ежедневно добровольно уходят из жизни почти 60 человек, за год — больше 21 тысячи. Часть случаев классифицируют как «кароси» — смерть от переработки. Япония — одна из немногих стран, в которой собираются подобные данные. Обычно причинами кароси становятся инсульты и инфаркты на рабочем месте, на фоне стресса и сильнейшей усталости, однако часть этих эпизодов — именно самоубийства. Ежегодно регистрируются сотни подобных случаев, неофициально счет идет на тысячи.
Во многом это связано с практикой пожизненной работы в одной компании, появившейся после Второй мировой войны. В 1950-х годах премьер-министр Сигэру Ёсида ставил приоритетом послевоенное восстановление экономики. Он договорился с крупными корпорациями, чтобы те предоставляли работу пожизненно в ответ на лояльность сотрудников. Японцы послушно взялись за дело, и это принесло плоды: Страна восходящего солнца постепенно превратилась в одну из ведущих экономик мира. Однако работать приходилось все усерднее. Из-за мировых кризисов работников приходилось сокращать, а те, кого оставляли, были вынуждены работать за двоих и за троих, чтобы получать достойные деньги и доказать свою нужность.
Сейчас работать не 8, а 12 часов в день считается совершенно нормальным. А после этого в обязательном порядке «социализироваться»: например, общаться и выпивать с начальством и коллегами в каком-нибудь баре. При этом формально задерживаться в офисе никого не заставляют, многие остаются из-за боязни показаться неэффективными и не продвинуться по службе.
Сотрудники практически не берут отпуска или больничные, работают даже в выходные дома. Многие засиживаются до двух-трех ночи в офисе, а с утра вновь приступают к своим обязанностям. Некоторые сотрудники после рабочего дня остаются на месте и по другой причине: уходить раньше начальства считается неуважением. Если у работающего японца есть семья, он может видеть родных только по выходным. Стоит отметить, что подобные добровольные переработки обычно вообще не учитываются и не оплачиваются. А на тех, кто берет хотя бы две недели из 20 положенных дней отпуска, смотрят почти как на врагов: это дурной тон и непозволительная роскошь.
Это касается и уже долгое время работающих в компании, и молодых: большинство вчерашних студентов выходят на работу в надежде, что сохранят свое место до самой пенсии. Начальство ждет от новых сотрудников хороших результатов, необходимых для продвижения по карьерной лестнице, и они отвечают на ожидания самоотверженным трудом. Жители Японии редко меняют работу, ведь обычно это означает начать с нуля.
В последние годы молодежь выбирает другую тактику: работать на неполную ставку или устраиваться в компанию временно. С одной стороны, таким образом они пробуют себя и не оказываются привязаны к одному месту. С другой — им не доверяют серьезную работу, да и ставки на таких позициях обычно ниже. В итоге молодым людям все равно приходится перерабатывать, чтобы получить нормальные деньги.
Согласно опросам, в 2016 году почти в четверти японских компаний были сотрудники, нарабатывающие сверхурочно более 80 часов в месяц, и как минимум в каждой десятой — по 100 и более. При этом именно 80 часов считаются порогом, после которого риск смерти резко возрастает.
Кстати, ранее считалось, что проблема кароси в основном мужская, однако постепенно ситуация меняется. Молодые люди все больше работают и все реже женятся, поэтому и девушек чаще берут на работу. Получается замкнутый круг: времени на отношения из-за работы совершенно не остается, а когда нет семьи — трудиться можно еще больше. Молодые хотели бы сломать эту систему, но она постепенно засасывает и их.
Как считает почетный профессор Университета Кансай Кодзи Мориока, именно продолжительность рабочего дня — корень зла в Японии: «Люди настолько заняты, что у них даже нет времени жаловаться».
В таком стрессе японцы живут с детства. Они уделяют огромное внимание успехам в учебе, ведь хорошие оценки и образование просто необходимы для того, чтобы попасть на престижную работу (а больше всего зарабатывают крупные бизнесмены, адвокаты и врачи). На каникулах вместо того, чтобы кататься на велосипеде или загорать на пляже, ученики старших и средних школ сидят в обнимку с учебниками и готовятся к экзаменам. Уровень нагрузки в школе зачастую зашкаливает.
К серьезным проблемам и конфликтам приводит групповая культура: в Японии считается, что люди должны следовать общим правилам, придерживаться единого мнения, поэтому чем-то отличающийся ученик может стать изгоем. Так, отстающий быстро становится объектом насмешек, поэтому многие учатся ради того, чтобы не быть аутсайдером. Так же относятся к неуспевающим учителя: они могут знать о травле, но закрывать на это глаза и даже участвовать в происходящем.
Отчасти с этим связана проблема хикикомори, когда молодой человек закрывается в комнате, не ходит в школу, а затем отказывается работать и десятилетиями живет на иждивении родственников.
Из-за сложных отношений с окружающими, издевательств, чрезмерных нагрузок и требований каждый год в стране сводят счеты с жизнью примерно 500 человек в возрасте до 20 лет. Многие ученики убивают себя накануне начала учебного года, после каникул. Несмотря на спад общего числа самоубийств, уровень смертности среди подростков в последние десятилетия не падает.»
