Картина Мира

Однажды вместе с друзьями мне удалось побывать на Аракульской горе, расположенной на берегу озера Аракуль, почти на границе Среднего и Южного Урала. Преодолев трудный подъем, мы наконец оказались на вершине горы и двинулись вдоль хребта.

Удивительная природа окружала нас. Вот на самой вершине скалы, примостившись на узком карнизе, стоит камень-курица. Его силуэт так похож на сидящую наседку-курицу, что название это напрашивается само собой. А вот камень-верблюд. Отчетливо видны глаз, рот и отвислые губы. Поразил нас и камень-беседка. Высоко в небо взметнулась отвесная столбообразная скала. А на вершине как будто кем- то поставлен камень. Он — как шатер, пустой внутри и стоящий на пяти ножках.

Но самое главное «чудо» ожидало нас впереди. С трудом вскарабкавшись на совершенно голую покатую вершину, мы остановились в изумлении. На плоской поверхности гранита было совершенно правильное круглое углубление. Диаметр его достигал двух метров, глубина — полметра. И оно чуть не до краев было наполнено кристально-прозрачной водой.

Вода была, несомненно, дождевой: иначе она сюда попасть не могла. Но как она «ухитрялась» сохраняться, не испаряясь под палящими лучами солнца, когда камень накалялся так, что о него можно было обжечься? Единственное допустимое объяснение — это частые дожди и грозы здесь, в горах. Не успевала вода испариться, как новый ливень наполнял ее до краев.

Но другая загадка оставалась неразгаданной: как могло образоваться в твердой скале столь правильное углубление? Казалось, что оно сделано не природой, а рукой человека. Но об этом не могло быть и речи.

Наше удивление возросло еще больше, когда, перебравшись на другую вершину, мы и там нашли такую же чашу, только поменьше и без воды! Но зато она доверху заросла мхом. Пышной зеленой шапкой мох рос выше краев. Он был упруг, как сиденье мягкого пружинного кресла.

Из-за соседней горы вылезала черная туча и быстро застилала небосвод. Начинался дождь.

Спустившись с вершины, мы бросились искать прикрытия. Глубокая каменная ниша приютила нас. Страшный удар грома обрушился над нами, многократно громыхнув в горах, как будто перескакивая с одной вершины на другую. Удар следовал за ударом; казалось, горы рухнут, не выдержав такого грохота.

И вдруг все стихло. Только на ближайшей осинке мелко-мелко дрожали листочки. А затем… обрушилось все сразу: вой ветра, гром и страшный ливень. Стало темно. Мы сидели, скорчившись, в самой глубине ниши, уверенные, что здесь-то дождь и ветер нас не достанет. И вдруг шипящий водопад вырвался из трещины, затопив наше убежище. Где-то наверху собиралась дождевая вода; просачиваясь по трещинам, она пробиралась в глубину скал и, слившись в общий поток, нашла выход через нашу расселину.

Мокрые до нитки, мы едва дождались конца ливня и уже не думали о каменных чашах…

Однажды, собравшись веселой компанией в один из выходных июльских дней, мы покатили на экскурсионном поезде по Горнозаводской железной дороге. Свисток. Поезд замедляет ход.

— Станция Исеть!

Закинув рюкзаки за плечи, мы бодро зашагали по лесной дороге, бегущей рядом с линией. Дорога спускается к болоту. Крутой поворот влево — и мы в густом хвойном лесу.

Тропинка спускается в глубокие заболоченные лощины, взбирается на крутые горы и в конце концов приводит нас к небольшому ручейку, весело журчащему среди бурелома и валежника.

За ручьем тропинка ныряет в такую чащу, что мы еле продираемся вперед, закрывая лицо руками.

Внезапно заросли обрываются. Мы на склоне горы, поросшей могучими соснами. Там и сям, приподняв толстый покров хвои, выглядывают темные обомшелые камни. Они цепочкой тянутся вверх по склону.

Идем, придерживаясь их.

Но… что это?

Сосны редеют, и впереди между деревьями показывается полуобвалившаяся стена какого-то древнего замка.

Это Чёртово Городище — «замок», созданный не рукой человека, а рукой природы — временем.

Тысячепудовые гранитные лепешки громоздились одна на другую, образуя массивную стену, уступами поднимающуюся выше леса. В основании их лежала огромная скала из серого уральского гранита, а вершина оканчивалась небольшими круглыми лепешками.

Ища тени, я спустился на северную сторону Городища. С этой стороны оно было совершенно отвесно, а местами даже нависало над головой. Лепешки были сложены с такой правильностью, что казалось, будто кто-то нарочно сложил их, как кирпичи.

Я вернулся на южную сторону и, карабкаясь по уступам, взобрался на вершину. Камни здесь держались непрочно: время подточило их, нарушив связь с массивом скалы. Под ногами я заметил светлое пятно — след от лежавшего здесь камня. Он был сброшен ветром и лежал теперь внизу, у подошвы горы. А рядом с пятном я заметил нечто такое, что сразу мне напомнило Аракуль, его загадку.

Чаша… Несомненно, это была тоже чаша, такая же круглая, как на Аракульской горе, только поменьше. Она была совершенно суха и без единого кустика мха.

Я перебираю в памяти все виденные мною чаши: Семь Братьев, Чёртово Городище, Палатки, Аракульский шихан… Цепь вершин. Цепь гор. Каждая гора с гранитной вершиной из сплющенных закругленных камней-лепешек. На каждой вершине — круглая чаша.

Закономерность налицо. Но почему камни сплющенные? Откуда в них такие правильные углубления? Какой диковинный мастер шел с севера, собирал по дороге камни, складывал их в кучу и на вершинах выдалбливал круглые чаши?

Вскоре после того я случайно встретился с одним молодым геологом, начальником геолого-разведочной партии. В разговоре с ним я узнал, что он уже в течение десяти лет ежегодно путешествует по Уралу.

— Скажите мне, — спросил я геолога, — вы бывали везде, взбирались часто на горы… Не замечали ли вы иногда там, на самых вершинах гор, круглых чаш совершенно правильной формы?

— Чаши? Я не раз замечал их на гранитных вершинах. Помню, видел их на Чортовом Городище, на Каменных Палатках и, кажется, на одной из вершин Семи Братьев. А почему вы меня спрашиваете об этом?

— Я уже давно ломаю голову над этой загадкой… Скажите, кто, какой мастер сделал те круглые чаши?

Геолог рассмеялся.

— Хотите, я расскажу вам один эпизод из жизни Уральских гор?

— Очень хочу, — обрадовался я.

И вот что рассказал мне геолог.

Миллионы лет назад землю покрывали ледники. С полюсов земного шара — севера и юга — медленно ползли по его поверхности огромные ледяные поля.

Сплошная ледяная кора, как панцырь, сковывала тогда землю. Но этот панцырь не был неподвижным: он медленно, незаметно для глаз, но неизменно передвигался, стекал с вершин гор в долины. При передвижении он царапал землю, скоблил ее, коверкая все на своем пути, рушил скалы, дробил утесы. Гранитные громады не могли устоять перед этим неумолимым ледяным натиском и рушились, рассыпаясь на множество осколков-камней.

Ледник захватывал эти осколки и тащил их с собой. В пути они беспощадно перетирались, терлись, шлифовались. Острые края и углы их обламывались, стирались, и постепенно огромные корявые камни превращались в круглые, отшлифованные валуны.

Ледник собирал их, спускал с вершины гор в долины и там оставлял, нагромождая их в огромные кучи.

За одной такой каменной кучей нагромождалась другая, третья. Кучи росли, увеличивались; ледник сжимал их, спрессовывал отдельные камни, и постепенно вырастал целый невысокий каменный хребет. А ледник все продолжал свою бесконечную работу. Он то отступал, то с новой силой обрушивался на горы и хоронил их под собой. И случалось иногда, что какой-нибудь небольшой камень, движимый льдом, застревал на другом камне, в неглубокой на нем выбоине. Ледник продолжал течь, но не мог его вытолкнуть из выбоины. Камень, толкаемый льдом, крутился, терся, истирался в круглый небольшой валун и одновременно шлифовал стенки своего обиталища, превращая грубую выбоину в гладкую круглую чашу.

Прошло время. Ледники отступили. Расцвела земля, покрылась зеленью лесов и лугов, а нагромождения валунов остались, растянувшись по ходу ледника цепочкой. Остались и камни с чашами и застрявшими в них каменными шарами.

Камни выветривались, рассыпались, развеивались ветром. Разрушались и исчезали из чаш каменные шары.

Существует еще другое объяснение возникновения чаш. Это так называемое выветривание в тени. Над одной скалистой глыбой нависла другая. С верхней на нижнюю падали капли воды, всегда в одну и ту же точку. Капля за каплей, медленно, но верно вода делала свою работу — в камне образовалось чашевидное, правильной круглой формы, углубление — чаша.

Но чаши — это только отдельный штрих в общей картине чудовищного разрушения гор. Ледники только начинали когда-то это разрушение. Они разрушили самые высокие вершины гор, обломали острые уступы, утесы, ободрали склоны их и спустили в долины обломки. После ледников за разрушение гор принялись вода и воздух, жара и холод, солнце и ветер. И то, что не мог разрушить ледник, доканчивали они.

Чем старее по своему происхождению были горы, тем большему разрушению они подвергались, тем ниже, изуродованнее они становились. Из скалистых, покрытых снегом и льдом высоких вершин они превращались в пологие заросшие лесом холмы и увалы.

Таковы сейчас Уральские горы, покрытые лесом. Лишь на северной и южной оконечностях Уральского хребта сохранились еще отдельные скалистые вершины. Угрюмыми седыми великанами, покрытыми каменными осыпями, причудливо выветренными скалами высятся они над зеленым океаном леса.